Андрей Ильин - Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела]

— Тяжелый, блин. Кило, наверное!

Раз тяжелый, значит, красивый.

— Ну че скажете?

— По кайфу железка! — оценила приобретение сидящая за столом братва.

Еще один полукилограммовый золотой перстень был с наилучшими пожеланиями насажен на палец другого не менее авторитетного авторитета. Стоил перстень дороже, потому что микрофон туда пришлось устанавливать более мощный, чем был вмурован в кресте. Так как у перстня не было повышающей дальность передачи сигнала цепочки.

Третий подарок Степан Михайлович дарить отказался наотрез.

— Хоть убейте!

— Но ведь первые два подарил?

— Тем подарил. А этому — не буду. Этот от меня подарок не примет. Даже если это «Кадиллак» будет.

— Почему?

— Не по чину ему от меня подарки принимать.

Ну замучили они своим великосветским этикетом. В котором простому человеку ни в жизнь не разобраться.

— А если он этот подарок найдет?

— Как так найдет?

— Случайно найдет. Например, на улице.

— Не возьмет!

— Почему не возьмет?

— Западло ему вещи с земли поднимать, когда ему их в руки приносят.

— Вот тут я тебе не поверю. Авторитет авторитетом, а ценную бесхозную вещицу он не переступит. Говори адрес.

Известный в высших и приближенных к ним кругах авторитет по кличке Крученый выходил из ночного клуба. Где просадил пять штук долларов и заполучил изжогу от чрезмерного употребления лангустов, омаров и прочей заграничной нечисти. Ей-богу, повара на зоне баланду приличнее готовят. Потому что после нее никакой тебе изжоги не бывает. Хоть полный «червонец» ее хлебай.

Что за мода такая пошла, по валютным кабакам шляться? Чтобы как все. Чтобы авторитет не уронить. Вконец здоровье с этими новомодными прибамбасами угробишь. Если до того на нары не угодишь.

Все! В последний раз! Лучше в ближайшую пельменную…

Впереди шумно отрыгивающего употребленных омаров авторитета, хищно зыркая по сторонам глазами, шагали его телохранители. Чтобы вовремя заметить и распознать опасность и успеть отскочить из-под выстрелов. Но заметили они не опасность. Заметили они лежащие на земле золотые, размером с блюдце, часы. И оба разом кинулись к ним. Не думая даже, что это может быть изящно исполненное взрывное устройство.

— Э! — сказал авторитет, заметив впереди себя тихую свалку. — Что там у вас?

— Вот. Нашли, — показали телохранители блестящие в свете фонарей часы.

— Ну? — сказал авторитет. — И что? Нашли мои часы. О чем тут базарить?

И надел часы на руку.

А говорили, авторитеты подарки с земли не поднимают…

Полковник Трофимов прибыл к новому месту службы. Он спрыгнул из транспортного «Ана» на взлетно-посадочную полосу. И посмотрел на свои начищенные кремом полуботинки, хрустко вставшие на покрытый толстой коркой инея бетон.

— Тут всегда так. То снег, то лед, — сказал ему выбравшийся из самолета пилот. — Одно слово — край света.

От недалекого ангара к самолету бесформенной толпой шли солдаты. Чтобы разгрузить прибывший груз. Но прежде чем они добрели до самолета, их обогнал «уазик». Из которого выпрыгнул не в меру оживленный капитан.

— Ну что? Привез? — крикнул он пилоту.

— Почту? Привез. Там, возле кабины.

— Да я не про почту.

— А-а, — тревожно скосился пилот на полковника, — тоже привез. Тоже возле кабины. Капитан быстро полез по трапу.

— Здравия желаю, товарищ полковник. Вы к нам, товарищ полковник?

И исчез в салоне. Но появился через минуту, таща в руках две двадцатилитровые канистры.

— Давай быстрее! — заорал он в сторону машины. «УАЗ» сдал к самому трапу. Канистры забросили внутрь. Капитан, воровато оглядываясь, прыгнул туда же, и машина сорвалась с места.

Подвезти полковника никто не предложил. Машина предназначалась для транспортировки особо ценного груза.

Наконец к самолету добрались солдаты. Построились кое-как.

— Здравия желаю, — приветствовал полковника сержант. — Личный состав прибыл для выполнения разгрузочно-погрузочных работ. Разрешите?

— Разрешаю, — козырнул в ответ полковник, хотя плохо представлял, кто и что должен выполнять.

— Давай! Чего спите! — скомандовал сержант, указывая на трап.

Солдаты по одному забежали в салон. И скоро потянулись обратно, таща в руках какие-то ящики и воровато пряча глаза. Как тот капитан.

— Эй! Буде! — заорал пилот. — Ваших шесть штук! А мне еще на полигон лететь.

— Товарищ майор, — жалостливо затянул сержант, — мы здесь, можно сказать, за Полярным кругом света белого не видим годами. Никаких человеческих радостей. Даже телевизор не показывает…

— У всех не показывает. Кончай бузить, сержант. Пока я тебе об уставе не напомнил. Лучше самолет разгружай.

— Ну, товарищ майор…

— Все, сержант. Отставить! Выполнять приказание.

Несколько солдат, присев за шасси, нетерпелив распаковывали один из ящиков. Полковник отвернулся.

— А вам, товарищ полковник, наверное, к командиру? — спросил сержант. — Так я провожу. А то, пока еще машина подъедет, вы тут замерзнете совсем.

Полковник кивнул.

— Тахтыбурдыев! Тахтыбурдыев, мать твою! Иди сюда. Проводи вот товарища полковника до командира, — заорал сержант.

— Товарищ сержант, — заканючил Тахтыбурдыев.

— Кончай сопли жевать. Встал — и пошел! Пока я тебе твои обязанности не разъяснил в доступной форме… Идите, товарищ полковник. Тут недалеко. Километра полтора…

Командир сидел в кабинете. И лениво смотрел в окно. На далекий, застывший на взлетной полосе самолет.

— Товарищ подполковник, полковник Трофимов прибыл для дальнейшего прохождения службы.

— Проходи, полковник. Откуда ты?

— Из Москвы.

— Ё! Из самой державной? Поди, тепло там?

— Тепло.

— Поди, женщины в юбках ходят?

— Ходят.

— Чего это тебя к нам-то?

— Исполнять обязанности заместителя по режиму.

— По режиму? Ну тогда тут такое дело. У нас один рядовой стрельнулся. По глупости. Ты посмотри, что да как. И оформи. Чтобы нас начальство не дергало. Ну, ты сам понимаешь… Это же по твоему профилю. Ну и вообще, входи потихоньку в курс нашей жизни. Вливайся, так сказать, в коллектив. А мне некогда. Мне к самолету надо. Там, похоже, уже почти все разгрузили. Мишкин! Давай машину к крыльцу. Пора уже…

И подполковник двинулся в сторону самолета. За причитающимися ему ящиками, которые никто из до того разгружавших самолет не тронул. Из уважения к командирскому званию и знанию устава…

Откладывать работу полковник Трофимов никогда не любил. Тем более теперь. И тем более здесь, где, кроме работы, никаких других развлечений не было.

— Пригласите мне свидетелей происшествия, — приказал он.

— Может, лучше завтра, товарищ полковник? — предложил дежурный.

— Почему завтра лучше, чем сегодня?

— Сегодня они вряд ли что доброго скажут. Сегодня самолет приходил.

— Я не могу рассчитывать свою работу в зависимости от расписания прилета самолетов. Я приказал вам доставить мне для допроса свидетелей.

— Когда?

— Немедленно.

— Так точно. Доставим не позже чем через полтора часа.

Ах, ну да. Сегодня же прилетел самолет…

Через полтора часа злые как черти свидетели стояли в кабинете.

— Кто первым обнаружил труп? — спросил новоиспеченный замкомандира по режиму.

— Я. Ефрейтор Поскотин, товарищ полковник.

— Когда?

— Сразу после заступления на караул. Я пришел его сменить и все увидел.

— Что увидели?

— Увидел рядового Синицына. Он лежал возле стены совершенно мертвым.

— Откуда вы знаете, что мертвым?

— Я сказал ему, чтобы он не выдрючивался и вставал. А он не встал.

— И по этой причине вы решили, что он мертв?

— Конечно! Я же ефрейтор. И прослужил на год больше его!

— Как он лежал?

— Вот так. На боку, спиной к стене.

— Одетый?

— Одетый. В бушлате и сапогах.

— Точно в сапогах?

— Точно. Потому что я их первыми увидел. И подумал, что он, гад, спит на посту. И даже пнул по каблуком.

— Где сейчас находится тело рядового Синицына?

— В погребе.

— Не понял…

— У нас тут погреб в мерзлоте выкопан. Для хранения продуктов. Его пока туда определили.

— Покажите мне, где находится погреб. И вызовите из санчасти врача.

Погреб был просто ямой, выдолбленной в вечное мерзлоте и закрытой сверху накатом привезенных с материка бревен. Под потолком погреба, на специальных крючьях, висели туши оленей. Под ними лежал рядовой Синицын.

— Отчего он умер? — спросил полковник Трофимов топчущегося рядом капитана медицинской службы.

— От своей дурости.

— Я не о том спрашиваю. Я спрашиваю, что явилось причиной его смерти.